Я ее обняла и, вспоминая, как любилась с Владом, сказала:
– Бабуля, я не шлялась, а исключительно проводила время.
Она втащила меня в кухню и принялась хлопотливо разогревать завтрак.
– Ты, деточка, должно быть, умираешь с голоду. С кем ты была? И почему загодя не сказала, что куда-то собираешься? Ты с подружкой время-то проводила или с мужиком каким кадрилась?
Я набила рот овсянкой, чтобы выиграть минутку и поглаже сформулировать ответ.
– Я познакомилась с одним мужчиной, и он совсем особенный, не такой, как другие.
– Американец? – с надеждой спросила бабуля.
– Расскажу о нем позже, а то сейчас на работу опоздаю.
Я заперлась в ванной. Под струями воды я вновь ощутила щетину Влада, исколовшую мой живот. Сжала руками груди и представила, что это его ладони, а не мои. Слезы смешались с водой. Я была так счастлива, что немножко запечалилась. Йокаламене, с чего это я в таком раздрае?
Одевшись, я слиняла прежде, чем бабуля прилипла ко мне с расспросами, и полетела по тротуару, словно прыгающий по воде камешек.
Когда я пришла в «Совет да любовь», на меня обратно нахлынули отвращение и стыд. Мужчины выбирали женщин по возрасту (двадцать или выше, но не больше двадцати девяти), росту (173 или ниже, где-то до 161 сантиметра), цвету волос (блондинка или брюнетка). А мы использовали всех подряд женщин, чтобы иметь с них и на них деньги, и, что самое ужасное, в конце концов отсылали их незнамо куда с незнакомцами. А що робити? Что делать? Как мне встать на правильный курс? Ша, чтоб я сдохла! С колеёй не поспоришь. Вот вернется тетя Валя из Киева, враз уволюсь и упрошу мистера Хэрмона взять меня обратно.
Никак не получалось замылить от себя тот факт, что я вовсю участвовала в постыдной торговле людьми.
И уж совсем не получалось не поглядывать каждые тридцать секунд на часы, дожидаясь, что вот сейчас войдет Влад. Щаз! Чтобы да, так нет же ж! Ух, как я себя через то ненавидела.
Начальница оставила мне несколько заданий. Придумывать советы для одиноких мужчин и обновлять наш товарный каталог моя голова не хотела. Но кроме этого тетя Валя просила для сайта сочинить описание нашего города и нащелкать фотографий для иллюстраций. Три дня я складывала оду Одессе: уделила особое внимание гостившим у нас писателям от Пушкина до Бальзака и Марка Твена, расписала очаги культуры от музкомедии – театра музыкальной комедии – до музея морского флота. И все это время усиленно не думала о потерявшемся Владе. Три дня – долгих, вырванных из жизни дня – я просидела в офисе, скорчившись над блокнотом. Косилась на дверь, выглядывала из окна: ну что же Влад не едет, когда же он придет? И телефон под носом молчал и молчал, как партизан, словно у него нерабочее воскресенье на календаре.
Он вообще работает? Подняла трубку, услышала длинный гудок и на автомате набрала номер.
– Что-то стряслось, а, заинька? Ты же никогда не звонишь с работы.
– Просто… просто я соскучилась, все в порядке, бабуль.
Я сдерживала слезы. Жгучие, дурацкие слезы.
Ровно в пять сорвалась из офиса и пошла домой длинной дорогой: через парк Шевченко, по берегу моря и снова по городу. Повсюду я замечала Влада: на аллее, на пляже, в каждом проезжавшем мимо седане и в своей постели перед тем, как закрыла глаза.
Таки нет, я не спала. Лежала и лежала, опять и снова слушая «Вокализ» Рахманинова. Медленно и слаженно исполняет дуэт задумчивую, прекрасную мелодию. Грустит и трепещет фортепиано. Он подается вперед, когда ударяет по клавишам. Глаза закрыты. Ее пальцы бегло перебирают струны виолончели. Пока она играет, из прически выбивается завиток. А вот и нотка сожаления. Мама дорогая, как же ж я его хотела. У меня болел рот. То наполнялся слюной, то пересыхал, и тогда язык и десны становились шершавыми, как кора. Болела голова. Болела душа. Я думала и думала об чем угодно, лишь бы не о Владе: о покойной маме, о рабочих делах, о Джейн в Америке – но мои мысли возвращались и возвращались к нему.
Влад-Влад-Влад.
Я представляла, как прижимаюсь губами к ямке между его ключицами, как его руки гладят мои бедра, как его грудь трется о мою. До самого утра я проерзала на животе, тиская подушку. Подушка уже горяча. С обеих сторон.
Всего-то три дня прошло. Он придет.
Четыре.
Почему он до сих пор не позвонил?
Пять дней.
А вдруг он ранен?
Шесть.
У него же кругом враги.
Я понемножку свихивалась. Все крепче психовала. Когда крыша всерьез поехала, решила выбраться из офиса.
Чтоб мне сдохнуть! У него кошмарно опасная работа. Страшно сосчитать, скольких его предшественников застрелили или взорвали в их машинах. За каждую громкую «аварию» шумела вся Одесса. Но сейчас-то ни о чем таком не сплетничали.
Я взяла фотоаппарат тети Вали и отправилась на прогулку по зеленому бульвару у самого синего моря.
Левой-правой. Вдох-выдох. Левой вдох. Правой выдох. Спокойствие, только спокойствие.
Глаз ласкали ряды красных роз, которые росли сами по себе, без обрезки с тех пор, как урезали деньги на садовников. Легкий ветерок игрался листвой, и казалось, что деревья перешептываются. Кругом прогуливались разные люди. Молодые мамочки толкали коляски, девушки сидели на парковых скамейках и хихикали, парни из военно-морского училища в тельняшках и бескозырках старались заинтересовать тех девушек.
Почему же он не позвонил?
Как всегда по весне Одессу наводнили невесты в белых шелковых и атласных нарядах. Свадебные кортежи выстроились в очередь, чтобы сфотографироваться на фоне Потемкинской лестницы или величественных белых колонн здания мэрии. И мне бы хотелось поиметь такое счастье. День свадьбы – счастливейший день в жизни каждой женщины: все взгляды устремлены только на нее, влюбленную до беспамятства, девичьи романтические грезы сливаются с прагматичным бабьим желанием построить дом и семью. Девчонки, как мотыльки на пламя, подлетали к ожившим сказочным принцессам. Невесты дарили им конфеты и обещали: