Одесское счастье - Страница 96

Теперь она мне названивала чуть не каждый день, как я когда-то ей. Разговаривала на моем языке, упрашивала: «Поговори со мной. Расскажи по-русски. Я же знаю, тебе с ним нелегко».

Но я держала рот на замке. Даже русские слова не шли с языка.

Таки да, меня обидело, что Тристан начал нашу супружескую жизнь со лжи. Дальше-то больше, я потеряла к нему всякое уважение. Не потому, что он солгал – без вранья никто не обходится, – а потому, что ему не хватило сообразительности, чтобы скрыть потом от меня свою безграмотность, или же она его попросту не заботила. После нашей первой вылазки на природу любой одессит дотумкал бы купить книгу о местной флоре и фауне. Любой одессит пополнил бы свой умственный багаж и замел бы следы отсталости. Вот как мы завсегда поступаем. Если что-то по ходу упускаем, то при первой возможности заполняем пробел, прежде чем его заметят. Если не имеем ингредиента из рецепта, то импровизируем. Если не знаем ответа на вопрос, стараемся узнать – и поскорее. Соображаем на ходу, потому что ходим по краю. «На Украине» значит «на окраине». На окраине России. И не просто на окраине, а буквально на грани. На грани нищеты. На грани выживания. Скучившись в наших тесных халабудах, мы нуждались в любой краюшке, в любой выгоде, какую могли урвать. Но Тристан, к сожалению, был начисто лишен родного мне стремления к лучшему. Ему вполне хватало для счастья быть уборщиком на полставки, а на полную – неотесанным чмошником в деревне, даже на карте не обозначенной, и водить грузовик, который просился в металлолом, когда я еще не родилась. Может, потому-то мой муж и отправился за женой в Одессу? Потому что ни одна американка не захотела с ним связываться? А вдруг я обратно крупно ошибаюсь?

* * * * *

Бабуля писала мне письма на единственной общедоступной в Одессе бумаге – на шершавых серых листах, которые здесь сгодились бы разве что для школьных работ по геометрии из-за мелкой клетки вместо линеечек. Рачительная бабуля исписывала обе стороны, не соблюдая полей. Она не ставила в конце свое имя – остатки паранойи со времен бывшего Советского Союза.

...

Дашенька, моя дорогая и любимая внученька!

Привет тебе из солнечной Одессы!

Заинька, читая твое письмо, я не могла налюбоваться на шикарную бумагу. Если там и все остальное такое же первоклассное, то я не ошиблась, подтолкнув тебя к переезду из Одессы.

Спасибо за деньги, что ты прислала. Не стоило этого делать – и дальше, пожалуйста, так не поступай. Тебе прекрасно известно, что почтальон вскрывает девять писем из десяти. Того, что ты оставила, мне еще надолго хватит.

Вчера иду я домой с базара и вдруг вижу во дворе твоего начальника, с виду поддатого. Какими судьбами его туда занесло, я так и не выяснила, поскольку первым делом сказала ему, чтобы прекратил слать мне всякие деликатесы и выбрасывать деньги на ветер. Он только посмеялся. В кошельке у меня лежала валюта, что ты прислала, и я попыталась свести с ним счеты, но он покраснел и наотрез отказался. Ну, раз уж он пришел, я решила его накормить. Он теперь тощий как спичка, и набросился на мой картофельный салат, что твой волк. Кстати, по-русски он изъясняется совсем не так плохо, как ты за него рассказывала.

А я и не подозревала, что Хэрмон продолжает снабжать бабулю фирмовыми продуктами. Она правильно его окоротила. Следовало бы мне самой закрыть с ним все вопросы. И вообще, зачем, интересно, он там сидел, у нас во дворе? Тощий как спичка. Почему он за собой не следит? Хотя, если за его питание отвечает Оля, только естественно, что он с ней оскелетился.

Странно было вспоминать Хэрмона. На моей памяти ни разу не видела бывшего шефа краснеющим. Через почему-то мне казалось, будто, пока я в Америке, в Одессе абсолютно ничего не меняется, как сценка в снежном шаре. Но жизнь и там не стояла на месте, со мной или без меня.

* * * * *

Закупаясь продуктами на неделю, я увидела в магазине высокую блондинку, расставлявшую товары по полкам. Что-то в ней мне подсказало, что она тоже иностранка. Ее румяные щеки, или грубая обувь, или свитер ручной вязки.

Она посмотрела на меня и улыбнулась.

– Ты, должно быть, Дарья.

– Как ты догадалась?

– Маленький городишко. Я подумывала заехать к тебе поздороваться. Так ты русская?

– Украинка. Одесситка.

– Одесси-и-итка, – повторила она, слово прозвучало как восхищенный вздох. – С городом тебе повезло. Пляжи, кафе, памятники. Однажды я там побывала и мне очень понравилось.

Сами понимаете, на почве ее любви к Одессе я мигом прониклась симпатией к новой знакомой. Она представилась: Анна, замужем за доктором-американцем, по профессии учитель польского языка. Ей тоже пока не удалось найти работу в Эмерсоне по специальности. Некоторые из местных вворачивали испанские словечки, но подавляющее большинство считали иностранные языки никому не нужными.

– Мне все равно грех жаловаться, – рассказывала Анна. – Даже эта работа позволяет мне посылать деньги родителям в Краков. – Она постоянно улыбалась и выглядела так, будто не могла поверить в свою удачу. Может, и я так выглядела, когда только приехала в Америку. – Заходи ко мне на чай.

Я пришла на следующий же день. Анна чмокнула меня в щеку и потянула в дом. Я сняла обувь и получила пару домашних тапочек.

– Проходи и познакомься с моим мужем. Стив! – крикнула хозяйка в коридор.

К нам вышел долговязый мужчина с веселым взглядом.

Он пожал мне руку со словами: