Одесское счастье - Страница 38

Бабуля взяла меня за руки.

– Перво-наперво, Дашунь, ты сегодня обедала?

От общего расстройства я и думать не могла об еде. Бабуля проводила меня на кухню, усадила за стол и поручила нарезать ржаной хлеб. А сама разожгла две конфорки и поставила на плиту борщ и синенькие.

– А теперь расскажи все по порядку.

Ее реакция на новость про изменщика Уилла не стала для меня неожиданностью. Бабуля обвинила во всем наше родовое «проклятие».

– Его украла другая! Сманила от тебя! Чтобы да, так нет же ж! Нет, не судьба никому из нас быть счастливыми, а через что? Слушай сюда, это все через проклятие, да, через наше проклятие, я тебе точно говорю.

– Скорее всего, от настоящей женщины Уилл поимел больше приятности, чем от компьютерных отношений, – вздохнула я.

Бабуля списывала на «проклятие» любые неудачи. Парное молоко, принесенное с базара, дома вдруг оказалось скисшим – проклятие. Ребятенок плачет-заливается, часы остановились, мужчина ушел – обратно проклятие. Оно со школы управляло моей жизнью. Если я подхватывала вирус или двойку, то, конечно же, по вине проклятия.

Ни бабуля, ни мама никогда не объясняли мне, почему мы такие проклятые. И досталось ли нашей семье сильнее прочих? Ведь и у наших соседей ни у кого не было сильно больше ни витамина Цэ (сальцэ, пивцэ, винцэ, мясцэ), ни витамина Дэ (он же дэньги).

– Почему так? Мы что, сделали какой-то кошмар? – как-то давным-давно спросила я бабулю. Всем известно, что проклятие даром не дается, его нужно заслужить. Она отвела глаза. – Ну? – не унималась я. – Через почему оно нам?

– Через потому, что родились здесь. Одного этого с гаком хватит, – мутно ответила она.

Я подумала об Уилле и как чуть не добралась до Америки. Каким же реальным казался этот мираж! На глаза навернулись слезы. Бабуля посмотрела на меня и сказала:

– Жалко мне тебя, заинька, но не понятно, чего грустить из-за парня, которого ни разу не видела.

Я лишь улыбнулась, но объяснять ничего не стала. Она же никогда не сидела за компьютером, ни с кем не общалась по электронной почте. Ей не растолкуешь, что я бежала на работу, надеясь прочесть новое сообщение от Уилла, что он для меня был живее всех живых.

– Кушай, деточка, кушай. Покушаешь, и полегчает. Мельница сильна водою, а человек – едою.

Бабуля поставила на стол две дымящихся тарелки борща, каждая с ложечкой свежей сметаны и горсткой порубленной петрушки с нашего подоконника. Запах – как весной на соседской даче. Мы хлебали молча. Бабулин борщ и взаправду любое горе утешит.

На вопрос об Оле я призналась, что сама свела ее с мистером Хэрмоном, а тот даже поселил ее у себя.

– Она шибко изменилась, бабуль. По моей вине, но она теперь на себя не похожа. Ревнует по-черному, так что мистер Хэрмон попросил меня носить уродские широкие штаны и темные водолазки. Оля уже несколько месяцев на меня рычит ровно как собака.

– А ты пробовала поговорить с ней по душам?

– Пробовала. Но теперь у ней в душе только деньги.

– Попробуй еще раз, – посоветовала бабуля. – Может, она таки одумается.

Я кивнула.

Бабуля наклонила мою тарелку, чтобы я смогла зачерпнуть крайнюю ложку.

– Так что там у тебя со Станиславскими? – спросила она.

– Младший брат, он... нагрубил мне. А Влад его за меня стукнул, представляешь.

– Ты называешь этого бандита Владом?!

Я поспешила ее успокоить:

– Да нет. В смысле, обычно я никак его не называю.

Настал черед синеньких. Бабуля готовила – объеденье, а я так от нее и не научилась. А когда ее товарки меня за это стыдили, она заявляла, что я и без того сильно загружена. Стыдно признаться, но я ни разу в жизни не сварила макароны и не пожарила омлет. И как я буду обходиться без бабули?

Вечером в спальне я составила список.

...

1) Подобрать Владу невесту.

2) Предупредить американцев, чтобы не открывали двери проституткам.

3) Встретиться с Олей.

Ага, встретиться с Олей и что ей, на минуточку, сказать? Когда она заезжала в офис, я не раз и не два пыталась вызвать ее на разговор, правда, довольно давно не повторяла тех попыток, поскольку была под завязку занята в брачном агентстве. А может, я нарочно держалась от нее в стороне, чтобы и дальше себя обманывать, будто не потеряла подругу? Ладно, сделаю крайнюю попытку. Почему нет? Может, Оля оттает, когда поймет, как я за ней скучаю. Вдруг она стыдится, что продалась за деньги. Только Богу известно, как я себя корила, что поставила ее перед выбором. Мы обе, каждая по-своему, боролись за достойную жизнь, но мне хотелось верить, что при всей разнице в подходах еще есть способ не порвать нашу дружбу. Впервые от когда родилась я попробовала молиться. «Прошу тебя, Господи, не дай мне потерять еще и Олю».

* * * * *

На следующий день я предупредила мистера Хэрмона:

– Я собираюсь после работы зайти к Ольге. Если не хотите нарваться на сцену, вам лучше не торопиться домой.

Я переводила рабочие документы, отправляла факсы в головной офис в Хайфе, делала записи на встрече с контрагентами, втолковывала Вите и Вере, как пользоваться электронными таблицами, и носилась в порт на растаможивание груза, всю дорогу сочиняя, что скажу Оле.

Think-thought-thought. Tread-trod-trodden.

Только в конце рабочего дня я поймала себя на том, что почти не вспоминала об Уилле, и тогда поняла, что вчерашняя боль – такая острая и внезапная – на самом деле была от укола в самолюбие, а не в сердце.

От порта я пошла кружным путем по своим любимым улочкам. Мимо цветочниц, зазывавших: «Барышня, купите себе цветочки!», мимо бабушек, предлагавших горячие медовые булочки, мимо художников на пешеходной улице, продававших картины с изображениями нашего Оперного театра, Черного моря и голых женщин в причудливых позах. И наконец через пыльный двор недавно отреставрированного здания, на верхнем этаже которого располагалась съемная квартира мистера Хэрмона. Я поднялась по лестнице, поскольку в лифте кто-то помочился.