– Нет. Это его не касается.
– О! – Джейн сразу уловила мою мысль. – И кого же это касается?
Мне не хватило духу ей признаться. Джейн была как моя бабуля – чересчур заботливой. И чересчур бескомпромиссной. А Владлен Станиславский на всю Одессу широко прославился с самой плохой стороны.
– Ты его не знаешь.
– Скажешь ему?
– Не уверена, – прошептала я.
* * * * *
Ясень пень, Джейн была права. В таком столпотворении Тристан при всем желании не смог бы меня отыскать. Я бродила по улицам, прикасаясь к стенам домов, и упивалась звуками города: гудками машин, возгласами людей, воем сирен, грохотом отбойных молотков. Часто заглядывала в книжные магазины, где читала романы, потягивая легкий латте без кофеина. Наблюдала за семейными пикниками и забавами в парках и думала: «Теперь я и мой маленький мир стали частью вашего большого мира». Часами просиживала на пляже, любуясь на океан. Волны приветственно накатывали на берег, словно подтверждая, что теперь мой дом здесь. В музее Почетного легиона я впитывала красоту, собранную в священных залах. Долго-долго стояла перед бюстом Родена работы Камиллы Клодель, до слез на глаза.
Я подала резюме в несколько компаний, включая «Аргонавт». И хотя ужасно не хотелось и здесь пробиваться окольным путем, обратилась к Дэвиду и мистеру Кесслеру с просьбой о помощи. Не шибко приятно быть кому-то обязанной, но нельзя жить в обществе и быть свободной от общества.
Мистер Кесслер отписался нейтрально:
...«Рад вашей весточке. Если вакансия в Сан-Франциско свободна, с удовольствием рассмотрим вашу кандидатуру».
Ответ Дэвида с тем и близко не лежал:
...«Немедленно ступай в «Аргонавт». Я обо всем позабочусь».
Я позвонила на следующий день. Как только представилась, сотрудница из отдела кадров попросила не вешать трубку. И вот я уже беседую с директором офиса, а в итоге он назначает мне собеседование на понедельник.
* * * * *
Новый город. Новые надежды. Новая жизнь. Казалось, события понеслись в ускоренном темпе. Наверное, я слишком долго дремала, слишком долго тянула резину. Я нашла себе жилье: да, отдельную квартиру, правда, размером с обувную коробку, но это была моя обувная коробка.
Переезжая от Джонотана, я попыталась всучить ему деньги за постой, но он наотрез отказался.
– Ты уже рассчиталась. Мы тут организовывали тотализатор у Тенса: сколько недель ты продержишься со своим тюфяком. Когда ты мне позвонила, что приезжаешь, я сделал верную ставку и сорвал банк – пять сотен баксов.
– Ну не позор ли? Выходит, все вокруг видели, что мой развод неизбежен. Только я блуждала, как слепой котенок.
– Не кисни. Лучше заметь, что мы спорили на то, как скоро ты одумаешься, а не на то, одумаешься ли ты вообще.
В выходные я драила свою маленькую студию, представляя себя бабулей, сражающейся с засильем пыли и микробов. Даже окна вымыла, аккуратно обходя стороной телефон, словно избегая объяснения с бабулей.
Мама дорогая, она даже не знала, где я обретаюсь.
Стыдно сказать, но я аж три недели откладывала откровенный разговор в долгий ящик, надеясь подыскать правильные слова. А они так и не нашлись.
Наконец я медленно набрала заветный номер, не придумав, что говорить. Темная магия семейного проклятия выносила мне мозг на полную катушку. Возможно, я сама с собой творила это мутное волшебство. Чтобы с чистой совестью шагнуть в будущее оставалось признаться бабуле, что я наврала ей с три короба за свою чудесную прошлую американскую жизнь.
И не успела она поздороваться, как я затараторила:
– Бабуля, бабулечка, мне очень жаль! Я тебя немножко обманывала!
– О чем это ты, заинька?
– Мне не стоило уезжать из Одессы, не стоило уезжать от тебя.
– Да что такое?
– Я никогда не работала здесь инженером.
– Никогда? Как же так? Но ты ведь столько раз писала, как тебе нравится работать по специальности...
– Я вкалывала официанткой.
– Официанткой?..
Я закрыла глаза и заставила себя продолжать:
– А еще я никогда не жила в Сан-Франциско. Дом Тристана в глубинке, почти в селе.
Бабуля ахнула. Всем известно, что одесситы воспринимают сельскую жизнь как кару небесную.
– И это еще не все. После свадьбы он изменился не в лучшую сторону. Разогнал моих новых друзей. Стал права качать, мол, это его дом и его правила. Он...
– Ш-ш-ш. Все будет хорошо. Все будет хорошо, – перебила бабуля. – Больше ни слова. Не трать на него слов. Ты только расстроишься. Он не стоит твоих нервов. Тебе просто надо сообразить, куда податься, и уйти от него.
– Уже ушла. – Я завсхлипывала, наверное, от облегчения.
– Тогда к чему горевать? Ты все верно сделала. Ты же у меня завсегда была умницей. Завсегда правильно выбирала, к чему стремиться.
– Мне казалось, ты осерчаешь, что я не стала до конца пережидать черную полосу.
– Да никогда! Плохое не приводит к хорошему. Дальше бывает только хуже и хуже. Ты правильно сделала, что ушла. – Бабуля помолчала. – Вот и мама твоя также ушла от твоего отца.
– Мама от него ушла? – умереть не встать. Ведь это отец нас бросил! – Но... я-то считала, что наше проклятье в том, что мужчины нас всегда бросают.
– Наверное, следовало тебе рассказать...
– Что рассказать? – Дышать стало нечем.
Strike-struck-struck.
Внутри хором били девяносто девять курантов. Я потерла грудь, пытаясь восстановить дыхание.
– Что рассказать?