Одесское счастье - Страница 107

107

Вот так нечаянно я и получила в руки кончик новой путеводной нити. Засунула драгоценную визитку в кошелек, пока занавес поднимался, давая старт новому действию в пьесе моей жизни. Может, Тристану тоже удастся подыскать работу в Сан-Франциско. Или у меня получится на буднях жить здесь на съемной квартире, а на выходные возвращаться в Эмерсон.

Когда спектакль закончился, я сердечно поблагодарила пожилую пару. Чтоб вы знали, американцы потрясающе добрые, открытые и готовые помочь. Боже ж мой же ж, я не могла поверить в свою удачу, ожидая Джейн и Тристана у входа. Не терпелось выложить им мои новости. Завидев меня, Тристан, как взбесившийся бык, бросился мне навстречу и схватил за руки.

– Где ты была? – он с силой меня встряхнул. – Я два часа бегал по коридорам! Никогда в жизни так не боялся!

– Я ему говорила, что не надо переживать… – вклинилась Джейн. – Что ты способна сама о себе позаботиться…

– Что с тобой? – Он снова меня встряхнул, да так сильно, что зубы клацнули. – Я устроил тебе приятный вечер и даже пригласил твою подругу, и вот как ты мне отплатила?

– Конечно, я тебе благодарна, – попыталась я его успокоить. – Большое спасибо.

– Ты знаешь, сколько я заплатил за билеты. Выброшенные деньги! Где тебя носило?

Деньги. Всегда только деньги. Я решила попридержать свои радостные новости. А потом подумала: «По-твоему, Даша, он за тебя обрадуется? Щаз, разбежалась. Он никогда не позволит тебе работать в Сан-Франциско». А если я его оставлю, как быть дальше? У меня нет грин-карты, и я целиком и полностью на его содержании. Целиком и полностью в ловушке. Счастье, которое переполняло меня совсем недавно, испарилось, словно никогда не существовало, как сон, как утренний туман.

* * * * *

Джейн решила поехать с нами до Эмерсона. Мы с ней засели на заднем сидении, не обращая внимания на Тристана, который все ворчал, что его, бедняжку, одного усадили рулить.

Drive-drove-driven.

– В Америке муж и жена должны сидеть рядом.

– А в Одессе мужчины не упустят случая сделать женщинам приятное. – Таки да, одесситы имеют уважение к женской гордости. А я-то всю дорогу принимала это как должное…

– Не так уж и часто они делают женщинам приятное, раз тебе пришлось уехать из Одессы, чтобы подцепить приличного парня вроде меня, – усмехнулся он.

Я фыркнула и оставила его слова без ответа, поскольку Джейн, похоже, чувствовала себя не в своей тарелке.

В присутствии других людей даже на своей территории Тристан вел себя не так, как обычно. Он распинался перед Джейн, как познакомил меня с джинсами и футболками, словно я до него понятия не имела о моде и стиле. Он превозносил свое умение кулинарить на скорую руку, попутно высмеивая мой способ готовки борща, мол, только дура станет отваривать сырую свеклу, когда могла бы сразу купить консервированную. «Мы в Америке, – выступал он, – здесь нет смысла делать лишнюю работу». Но мне нравилось готовить для Джейн. Нравилось баловать дорогую гостью. Под ее взглядом я впервые заметила, что мой муж не смеется, а ржет как осел.

– Конечно, она все делает по-своему, – втолковывала ему Джейн, – но это не неправильно, а просто по-другому. Мир был бы скучен, будь мы все одинаковыми.

Когда мне хотелось пройтись, он решал, что проще проехаться. Когда я готовила кофе – отмеряла зерна, молола их, споласкивала кипятком чашки, чтобы напиток дольше оставался горячим, – он открывал банку пива и заявлял, что так быстрее. Он все подряд стремился делать практичнее, быстрее, проще, дешевле – главное, дешевле.

Вот почему я обратно влюбилась в Джейн. Иной раз, когда я что-то говорила или делала – сейчас уже не вспомню, что именно, – Тристан заговорщически улыбался Джейн, словно шепча: «Она всего лишь тупая иностранка, чего от нее ждать?»

Джейн никогда не улыбалась ему в ответ.

Когда я только приехала в Эмерсон, мы с бабулей осмеливались говорить лишь по несколько минут, хотя Тристан наши переговоры в открытую не ограничивал. Из-за дороговизны международных звонков я набирала родной номер всего-то разик в неделю, просто чтобы доложиться, что со мной все хорошо. Я радовалась без задних ног, что таки оказалась в Америке, и не шибко скучала по бабуле и по Одессе. И только со временем я начала осознавать, что от когда родилась воспринимала бабулю как нечто само собой разумеющееся. Каждую неделю мы с ней еще чуточку удлиняли разговор, и с каждой неделей мне становилось все труднее и труднее вешать трубку.

Часто после звонка по моим щекам текли слезы – горький коктейль из любви, тоски и отчаяния. Совесть грызла меня все свирепее за то, что я бросила ее одну. Она же сделала для меня все, что могла, и даже еще больше, а когда пришла моя очередь ей помогать, я ее попросту бросила. Ужасная правда состояла в том, что я недооценивала бабулю и всю ее обо мне заботу, пока не слиняла из Одессы. Она была крючком, на который я вешала пиджак, приходя с работы.

После маминой смерти наша жизнь вращалась вокруг меня любимой. Чем я занималась в школе. Кто на неделе отметился в моих лучших подругах. Что мне дальше изучать. Чего я хочу на ужин. Я, я, я. А про нее я всю дорогу ничего не знала и даже не задумывалась. Только оказавшись в Америке, я начала задаваться вопросами. Не имея возможности увидеть бабулю, я захотела разузнать о ней всю подноготную.

Чтобы получить ответы, нужно поспрошать. Нелегкая задача. Телефонные линии на Украине настолько плохи, что порой я едва ее слышала. Иногда из-за совмещенных проводов в Одессе на бабулин голос накладывался хипеж посторонних людей.

107